Архив 2010-11

О российской медицине

Эмма Стикголд | 11:38, среда, 17 ноября

Комментарии (11)

Я сижу в кабинете у врача-окулиста в одном из самых престижных медицинских учреждений Москвы. Мы с ней обсуждаем на моем родном языке разные темы, и, конечно, разговор быстро переходит на мужчин и косметику. Однако за долгие месяцы общения я узнала много нового из других областей жизни, в том числе, о российской системе здравоохранения, о которой до приезда в Россию я не знала практически ничего.

В первую очередь мне бросилось в глаза то, насколько в моей родной стране и в России отличаются подходы к конфиденциальности информации о пациентах. Американцы очень трепетно относятся к тому, чтобы информация об их визитах к врачу оставалась конфиденциальной. Раньше люди вообще не афишировали наличие у себя серьезных заболеваний, опасаясь, что из-за этого к ним будут хуже относиться.

В США существует целая система, позволяющая обеспечить конфиденциальность данных о пациентах. Так, если моя мама попросит моего врача предоставить ей информацию о моем состоянии здоровья, ей будет отказано, при условии, что я совершеннолетняя. 

Когда я работала журналистом в США, мне часто приходилось звонить в больницы, чтобы осведомиться о здоровье пациентов, чьи имена попали в сводки новостей. И единственно, что мне удавалось выудить из врачей, это то, что пациент, например, находится в "критическом" состоянии, из чего можно было сделать вывод, что этот человек находится на грани между жизнью и смертью.

То же самое можно сказать о психиатрическом лечении. Моя мачеха, по профессии психолог, не имеет права назвать мне имена своих пациентов. Если мы случайно встретим одного из них на улице, она должна будет притвориться, либо что это просто знакомый, либо что она вообще не знает этого человека.

Я заметила, что в России врачи гораздо свободнее говорят о своих пациентах и рассказывают о них такое, что в США у них были бы из-за этого большие проблемы. Например, как-то в больнице, где я навещала знакомого, врач познакомил меня с пациентом и тут же сообщил мне, что у этого человека ВИЧ, и еще много чего мне о нем рассказал. Для меня, как для журналиста, важно как можно больше узнавать о людях и об истории их жизни. Однако если бы мы поменялись ролями, я не уверена, что мне было бы приятно, если бы совершенно незнакомому человеку рассказали обо мне такие интимные вещи. Этот случай заставил меня осознать, насколько трепетно мы, американцы, относимся к конфиденциальности.

Конечно, в последнее время американцы стали проще относиться к своим медицинским проблемами. Теперь мы более открыто говорим о личной борьбе с раком, СПИДом и другими серьезными заболеваниями. Некоторые даже создают сайты в интернете, чтобы держать не только родных и близких, но и весь мир, в курсе своего поединка с болезнью. В то же время, недавно были приняты законы, ужесточающие доступ к историям болезни, и я не думаю, что в ближайшее время в этом плане что-то изменится.

Как-то в России мне пришлось стать свидетелем того, как одна семья ухаживала за раковым больным на неизлечимой стадии, и тут для меня тоже стала очевидной разница в подходах российских и американских врачей к профессиональной этике. Жена этого человека была не из России, и врач пытался уговорить ее не сообщать мужу, что ему осталось немного, так как рак уже захватил весь его организм. Однако эта женщина считала, что ее муж имеет право знать, что умирает. Возможно, он и так об этом догадывался и без официальных медицинских заключений. В общем, для меня это стало еще одной странной чертой российской медицины. Если бы я умирала, я бы, безусловно, хотела, чтобы мой супруг сообщил мне об этом, или даже, пусть эту новость сообщил мне сам врач, чтобы я смогла прожить свои последние дни как можно ярче. Я не уверена, что стоит скрывать от пациента информацию, которая, возможно, заставит его все бросить и улететь в Париж или на Таити, чтобы умереть там (несмотря на иссякающие силы).

Когда я переехала в Москву, я заключила пакт с моим организмом. Я обязалась кормить его здоровой едой, брать на пробежки вдоль Москва-реки и давать спать целых восемь часов в сутки, а организм в ответ обязался избавить меня от необходимости ходить в чужой стране к врачу.

Я пошла на такую сделку сама с собой, в том числе и потому, что врачам в России сильно недоплачивают, и мне пришлось бы в случае визита дать им полагающуюся взятку, а я еще не успела приобрести навыки, позволяющие сделать это достаточно легко и грациозно. Я просто не знаю, в какой момент и каким образом положено вручать врачу деньги. Наверное, со временем я овладела бы этим навыком, но, в любом случае, такой способ оплаты медицинских услуг представляется мне крайне неэффективным. В США уже десятилетия пытаются реформировать систему здравоохранения, и только сейчас у среднестатистических американцев появилась надежда на некоторые улучшения. В университете у меня был курс о системах здравоохранения в разных странах. И у меня сложилось такое впечатление, что мало кому удалось построить справедливую и эффективную систему. (Поскольку мои русские друзья всегда интересуются цифрами, спешу сообщить вам, что я плачу за медицинскую страховку примерно 300 долларов в месяц, но когда мне потребовалась операция, я заплатила только малую часть потраченных на нее 12 тысяч долларов.)

Все мои гипотезы о российской медицине я проверила на той самой знакомой, окулисте. Когда я высказала ей мои сомнения по поводу уровня подготовки врачей  в России, она ответила, что много лет училась, а сейчас постоянно ездит на конференции по всему миру, чтобы быть в курсе всех прорывов в медицине. Американская и российская системы здравоохранения очень разные, но объединяет их одно – сложность и запутанность. Знакомая окулист открыла мне глаза на достоинства и недостатки системы, о которой я раньше ничего не знала. И, может быть, когда-нибудь я послушаю ее совета и потрачусь на однодневные контактные линзы, чтобы моим глазам стало легче дышать. Ни один "западный" врач такого мне до сих пор не посоветовал.

Салат оливье - торжество пресности

Эдмунд Харрис Эдмунд Харрис | 10:35, четверг, 11 ноября

Комментарии (45)

Где-то в том квартале Лондона, где вырос мой отец, когда-то находился индийский ресторан, завсегдатаем которого он являлся. Папа успел там отведать большинство блюд из меню за исключением одного. В один прекрасный день он набрался смелости попробовать его. Блюдо это называется фалл, и его принято считать самым острым блюдом в индийских ресторанах. В некоторых из них даже дают приз от хозяина для тех, кто способен съесть целую порцию.

Желание подвергать свои рот и живот огненному испытанию последние лет 15 поощряет культура мачизма у молодых людей (так называемый laddism). А вот в те годы - речь идет о 70-х - народ был несколько предусмотрительнее. Узнав от официанта, что отец заказал фалл, хозяин ресторана лично подошел к его столику и поинтересовался: "Осознаете ли вы в полной мере, что это за блюдо? Вы действительно хотите попробовать его?" Но отец был непоколебим. Как он потом мне рассказал: "Хозяин не врал. Блюдо было очень вкусное, но оно действительно было самое острое из того, что я ел за всю свою жизнь".

Как ни странно, эта история повторилась со мной точь-в-точь года три назад в России. Знакомые муж и жена - экспаты, которые живут в России уже лет 15 и тоже очень любят острую еду, заказали в одном московском ресторане блюдо, которое рекламировалось в меню как только для тех, у кого "рот асбестовый". Официант сразу предупредил, что оно очень острое, и дело чуть не дошло до требования подписать отказ от будущих претензий. И как вы думаете? Еда соответствовала столь грозным описаниям? Ничего подобного. По их словам, вкус был такой, будто бы на еду капнули пару раз соусом "Табаско".

На вкус и цвет товарища нет, конечно. Тем не менее, неприязнь русского человека к острой еде мне кажется необъяснимой. Понятно, что в советское время возможность расширять вкусовую гамму ограничивалась наличием продуктов, имеющихся в продаже в гастрономах, или выбором блюд в тех ресторанах и кафе, которые были доступны для простых смертных. Понятно, что ни те, ни другие особенно не блистали разнообразием, и это сказалось на предпочтениях народа в плане еды.

Но ведь сколько кулинарных импортов, появившихся с тех времен, прижились на русской почве! Аппетит к быстрой еде из Макдоналдса и местных аналогов Kentucky Fried Chicken кажется ненасытным, судя по количеству этих заведений и количеству людей в них (которые пришли туда отнюдь не только для того, чтобы воспользоваться услугами бесплатного общественного туалета). О популярности суши я вообще молчу.

А вот неприязнь к острой еде - это неизменный фактор. И дело не в том, что некоторым она просто не по вкусу, а в том, что она вроде никому не по вкусу. Когда я предлагаю русскому человеку попробовать острую еду, он обычно жмурится, делая вид, что испытывает сильную боль, и говорит что-то неодобрительное, даже если острота измеряется только 1-2 баллом по моей личной десятибалльной шкале.

Помню, как однажды в то время, когда я работал в Москве, я решил найти на обед в что-нибудь острое (надоели котлеты и гречка в офисной столовой). Я пошел в новый супермаркет, который отличается довольно широким ассортиментом, но ничего острого там не было и в помине. Все товары опять свидетельствовали о полной пресности русской еды. Ее апофеоз - это салат оливье - блюдо, популярность которого, на мой взгляд, объясняется только его тесной ассоциацией с главным праздником года. Все ингредиенты варятся, пока они не лишаются хоть какого-то вкуса, потом заправляются отвратительным суррогатом майонеза, который нельзя было бы продавать в британских магазинах без серьезного нарушения законодательства (по соответствию содержания упаковки и того, что написано на этикетке).

Признаюсь, все это едва ли можно считать оригинальным наблюдением. Пресность русской кухни была любимым коньком ресторанных обозревателей газеты eXile. Как бы то ни было, при всех внешних несходствах, на самом деле можно найти немало аналогий между русской и английской кухней. Традиционную русскую и английскую кухню объединяет то, что блюда построены, в первую очередь, на природном, неподдельном вкусе составляющих. Показухе тут не место. Вкус ростбифа, например, не принято маскировать специями или острыми перцами. Было бы такой же профанацией делать то же самое со стерлядью во всех ее разновидностях (на мой взгляд, верх русской гастрономии). Но тут качество ингредиентов и умение повара, конечно, играют ключевую роль. До того, как в Великобритании пошла мода на телевизионных поваров, и еда стала вечно актуальной темой в СМИ, ни о том, ни о другом особенно не заботились. В результате английская кухня приобрела дурную славу. С другой стороны, именно это подтолкнуло британцев к поиску чего-то нового.

Первая волна иммиграции из Индии, Пакистана и Бангладеш (кстати, выходцы из последнего, по некоторым данным, составляют большинство владельцев "индийских" ресторанов) привезла с собой новую кухню, к которой британцы изначально относились подозрительно. Вскоре они полюбили и освоили ее, причем до такой степени, что многие якобы индийские блюда уже имеют мало общего с "настоящей" индийской кухней. Блюдо chicken tikka masala вообще было изобретено в Англии и вполне заслуженно считается национальным английским блюдом. Индийская кухня была англицизирована, а вот острота осталась.

Что интересно, по мере того, как росла популярность индийской кухни, рос и интерес к разнообразной еде как таковой. Сейчас все страшилки о том, что в Англии везде еда несъедобная, относятся к миру, давно ушедшему в прошлое. Карри стал частью национальной идентичности британцев.

В холодный, дождливый английский осенний вечер что может быть лучше еды, от которой происходит вкусовой взрыв во рту, щеки заливаются краской, и ты слегка потеешь? Не верите? А вы попробуйте.

Чудное мгновенье

Вакана Коно Вакана Коно | 11:16, четверг, 4 ноября

Комментарии (20)

Я однажды ехала в лифте в студенческом общежитии московского университета. Тут в лифт вошли четыре мастера, которые ремонтировали здание. Они все - одна женщина и три мужчины - были вымазаны белой краской и очень веселы.

Однажды писатель Юрий Коваль, рассказывая о весенней прогулке, написал, что он был вымазан "краской, грязью, известняком, глиной  [...] и, наконец, солнцем". Мастера тоже были такие. Они весело разговаривали, а тут вдруг женщина сменила тему разговора и произнесла: "Я помню...". Другой мастер сразу перебил ее, сказав "чудное мгновенье", и все громко засмеялись. Я удивилась, что люди шутят в бытовом разговоре, цитируя стихотворение Пушкина. Это было для меня "чудное мгновенье". Я понимаю, что люди могут цитировать стихотворения без особой любви к поэзии, как они цитируют пословицы или поговорки. (Например, люди могут говорить "Умом Россию не понять" без любви к Тютчеву.) Но если стихотворение, подобно пословицам, является частью общих знаний народа, следует ли считать это своего рода особенностью русской культуры?

Я часто спрашиваю русских друзей и знакомых об уроках русской литературы в школах. Они рассказывают мне, какие стихи они учили наизусть и какие из них они помнят до сих пор. В Японии на школьных уроках поэзии уделяют меньше времени, чем в России. И в японских школах нет традиции учить стихи наизусть. Почти единственное исключение - антология "Хякунин иссю" (сто коротких японских стихотворений ста поэтов), которую детей часто заставляют учить наизусть. (Кстати, моя знакомая японская аспирантка, которая посвящает свою жизнь русской литературе, однажды решила выучить наизусть весь роман в стихах "Евгений Онегин", а все профессора уговаривали ее бросить такую мысль и писать диссертацию. Но это уже другая история...)

Но вернемся к теме. Мне интересно, как дети и взрослые в России относятся к поэзии после таких уроков? Понятно, что дети не всегда радуются, когда их заставляют что-то делать. Возможно, некоторые дети могут из-за этого возненавидеть стихотворение и больше не вспомнят его после окончания школы. К тому же, возможно, я преувеличиваю важность стихов для русских. Я занимаюсь русской литературой с любовью, и это моя работа, так как я преподаю ее в Японии. Но насколько актуальной и ценной является поэзия для совеременного общества, не только в России, но и вообще в современном мире?

Тем не менее, хотелось бы узнать ваши мнения. Стихотворение, которое вы изучали в школе или сами читали, оставило у вас какие-нибудь следы? По-вашему мнению, хорошо, что в русских школах уделяют не мало времени поэзии? Или в ваших школах не было так? Роли стихотворения отличается в России от других стран?

Если говорить о роли поэзии не в современной России, а в 1960-е годы, то вспоминается фильм Марлена Хуциева "Застава Ильича (Мне двадцать лет)". В этом фильме главный герой Сережа и героиня Аня идут на поэтический вечер в Политехнический институт, где выступают Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина и другие. Большой зал наполнен слушателями, увлеченными чтением стихов. У Хуциева открытый поэтический вечер и свободные слова поэтов служат символом оттепели, и в самом деле тогда стихи (в том числе песни Булата Окуджавы) имели общественное значение.

Теперь, в отличие от 1960-х годов, намного меньше людей ходят на поэтические вечера. Я сама часто ходила на такие вечера в Москве и получала большое удовольствие. Слушать стихотворение, читаемое живым голосом поэта, мне всегда интересно. На таких вечерах можно купить малотиражные книги и журналы поэзии современников. Но мне приятно также видеть, как люди собираются на поэтические вечера. Вечера устраивают либо в небольшом зале местной библиотеки, либо в литературных клубах. Туда собираются человек 30, иногда больше или меньше. У всех этих людей разная работа, разное социальное и семейное положение. Днем все они занимаются разными делами, а в 19 часов приходят слушать стихи. Часа через два люди расходятся по домам, сохраняя воспоминание о вечере.

На самом деле, такая уютная, теплая атмосфера бывает не только на поэтических вечерах, но и в любом месте, где собираются люди, у которых общие интересы. В конце 1990-х годов в Москве появились клубы, в которых есть кафе-бар, галерея, небольшой, но хороший книжный магазин и зал для литературных вечеров. Туда ходит и молодежь, которая совсем не интересуется поэзией. Кто-то из них случайно попадает на чтение стихов, некоторые начинают ходить на такие вечера снова и снова. Такие места расширяют круг слушателей и читателей поэзии.              

Поэзия в России не только в литературных клубах, она повсюду. Например, в отличие от японских детских книг, тексты многих русских детских книг написаны в стихах. Я часто читаю вслух японские детские книги своему сыну, которому скоро исполнится два года. Он пока не все понимает, но живо реагирует на веселый ритм и рифмы, если они есть. Но, к сожалению, они не часто бывают в наших детских книгах. Мне кажется, что русским детям повезло с книгами в стихах, которые не только развивают, но и радуют их. Чтение таких книг на коленях матери – это и есть для ребенка "чудное мгновенье". 

鶹 iD

鶹 navigation

鶹 © 2014 Би-би-си не несет ответственности за содержание других сайтов.

Эта страница оптимально работает в совеменном браузере с активированной функцией style sheets (CSS). Вы сможете знакомиться с содержанием этой страницы и при помощи Вашего нынешнего браузера, но не будете в состоянии воспользоваться всеми ее возможностями. Пожалуйста, подумайте об обновлении Вашего браузера или об активации функции style sheets (CSS), если это возможно.